Нас не разлучить - Страница 37

— Ну скажи, что было в тот день, когда ты позвонила мне? — сказал Даниэл, прерывая цепь ее воспоминаний.

— Нечего, собственно, говорить, — сказала она медленно, как будто нехотя. — Я пришла в парк и ждала…

Она была уверена, что он придет: оправится от шока, поостынет и придет. Придет и обнимет ее, скажет, что любит и что все будет хорошо.

Она ждала, но он не приходил. Прошел почти час. Высоко в небе прогремел первый раскат грома, блеснула молния, но она продолжала ждать. И тогда начался дождь…

— Я думала, что тебя нет в городе и ты позже прослушаешь мое сообщение, так что я продолжала ждать. Потом у меня начала кружиться голова, я почувствовала слабость, но решила, что это из-за того, что я весь день ничего не ела.

Памела крепко сцепила руки, лежащие на коленях. Даниэл молчал и только внимательно наблюдал за нею.

— Потом я почувствовала боль, но тоже приписала ее голоду. — Она говорила теперь быстрее, как будто ей не терпелось выложить перед ним свою ужасную историю до конца. Но ее голос был плоским, безжизненным, как у робота. Если она позволит хоть одной эмоции выйти на поверхность, она договорить не сможет. — Сначала я не чувствовала боли. Скорее, это было похоже на обычную слабость и легкую тошноту, чувство пустоты, которое появляется при голоде. К тому времени я уже успела привыкнуть к тошноте.

Меня часто поташнивало… При беременности это нормально.

Она тогда просто решила не придавать этому значения. Она пыталась убедить себя, что если не позволит уму уцепиться за это чувство, оно само по себе исчезнет.

— Потом боль усилилась. Было страшно больно… — Она запнулась, чувствуя, как подавленная боль рвется наружу. — Но я продолжала ждать. Я верила, что ты придешь. И только когда мне стало очень плохо, поняла, что должна добраться до дома. — Она закрыла лицо руками и после паузы продолжала: — Я не помню, как оказалась дома. Помню только, что добиралась очень долго. Вокруг бушевала гроза, каждый удар грома раздавался как будто в моей голове. Я боялась, что молния ударит в меня или порыв ветра собьет с ног, и я не смогу больше встать. Джеффри и Джоу были дома. Они посмотрели на меня и ахнули, и только тогда я поняла… увидела…

— Памела! Ты хочешь сказать, что… что ты… — Так необычно было слышать, что Даниэл — всегда такой красноречивый и уверенный в себе — вдруг стал спотыкаться о слова. — Ты говоришь, что… что потеряла ребенка? Что ты не сделала…

— Что не сделала, Даниэл? Нет, ты не об этом…

Но он именно это имел в виду. Это было написано на его лице, и теперь Памела поняла, почему он порой смотрел на нее с таким презрением.

— Господи! Неужели ты думал, что я сделала аборт?! Что убила нашего ребенка?! Как ты мог такое подумать?!

И тут, издав дикий вопль, она набросилась на него с кулаками. Слезы текли по щекам и ослепляли ее, и, не глядя, она била его по рукам, по груди. Один удар даже пришелся по лицу, и она расцарапала ему щеку.

— Как ты мог? Как ты мог? — свирепо и отчаянно повторяла она. — Как ты мог?

— Очень просто, — тихо сказал он. Она оторопела. — Подумай сама. Когда ты сказала мне, что забеременела, ты дала мне только две возможности. Первая: как можно скорее жениться на тебе, чтобы, не дай бог, не оскорбить нежных чувств семейства. Вторая: аборт. Никакого компромисса: либо одно, либо другое. Поэтому что еще я мог подумать, когда ты решила, что первая возможность не сработала? Особенно после твоего ультиматума.

— Я имела в виду, что поговорю с родителями и скажу им, что ты отказался брать на себя ответственность. Я была уверена, что ты не захочешь, чтобы я сделала это.

— В этом ты была абсолютно права.

Памела внезапно почувствовала слабость.

Слишком много событий для одного дня!

— Может, теперь поедем домой? — бессильно проговорила она.

— Конечно.

Даниэл завел машину и вырулил на дорогу. Они теперь сидели молча, и Памела невольно вспомнила, с какой радостью бросилась к нему, когда он появился у станции. В его объятиях она чувствовала себя как дома. Но эта радость была иллюзорной, мимолетной как радуга.

Даниэл никогда не испытывал к ней ничего, кроме страсти, и поэтому его объятия не могли быть настоящим убежищем для нее. Такое можно испытать только когда знаешь, что ты любима.

Но все же, как она ни пыталась убедить себя, что ненавидит Даниэла, его приезд в Гринфорд и попытки восстановить с ней отношения доказывали лишь обратное. Она не смогла бы испытывать таких сильных чувств, если бы ненавидела его. И сцена с фотографией Люси, та боль, которая пронзила ее в тот момент, лишний раз заставила ее посмотреть правде в глаза.

Она любит Даниэла. Она всегда любила его и будет любить. И с этим она ничего поделать не может.

Когда машина подкатила к дому ее родителей, она внезапно почувствовала, что хочет задать ему вопрос, срочный, неотложный.

— Можно задать тебе вопрос?

— Задавай.

— Когда я сказала тебе, что беременна, ты… ты хотел, чтобы я родила тебе ребенка?

Даниэл глубоко вздохнул, запустил пальцы в волосы и крепко сжал голову.

— Если честно, нет, — наконец проговорил он, уставившись в темноту за лобовым стеклом машины. — Я тогда не был готов взять на себя ответственность отца.

Или какие-либо другие ответственности, мрачно подумала Памела. Может, он и вернулся к ней в тот первый раз, когда Джеффри вмешался, но он ни разу не сказал, что хотел жениться на ней, что любил ее. Он просто собирался обсудить то, что он назвал «возможностями», но после первой неудачной попытки больше не пришел.